Начало
Пэлем Гринвел Вудхауз Дядя Фред посещает свои угодья Чтобы попить после ленча кофе в тишине и в мире, один Трутень повел приятеля в клуб, а там — в ту комнату, где можно курить, но реже бывают люди. В другой, побольше, пояснил он, беседы поражают блеском, но не так спокойны. Гость его понял. — Молодость! — Она самая. — Жеребята на лугу. — Они. — Но не все. — Pardon? Гость указал Трутню на молодого человека, только что появившегося в дверях. Глаза у него сверкали, изо рта торчал пустой мундштук; словом, если у него была душа, на ней лежала какая-то тяжесть. Когда наш первый Трутень его окликнул и пригласит подойти, он покачал головой, а там — исчез, словно грек, которого преследуют мойры. — Ах, Мартышка, Мартышка!.. — вздохнул Трутень. — Мартышка? — Да. Твистлтон. Страдает из-за дяди. — Неужели умер? — Куда там! Приезжает в Лондон. — И он страдает? — А как же! После всего, что было… — Что же было? — Ах!.. — Так что же было? — Не спрашивайте! — А я спрошу. — Тогда я отвечу. Середина
— К сожалению, нет, — ответил лорд Икенхем, Женщина на него посмотрела. — Я думала, вы моложе, — сказала она. — Моложе кого? — Себя. — Это невозможно, — сказал граф. — Но стараюсь, стараюсь… Женщина заметила Мартышку и тоже не обрадовалась. — Кто это? — Ветеринар. Стрижет когти попугаю. — Я не могу при нем говорить. — Можете, — утешил ее лорд Икенхем. — Он глухой. Намекнув знаками Мартышке, что смотреть надо на птицу, он пригласил гостей сесть. Все помолчали. Кто-то тихо всхлипнул, видимо — девушка. Уточнить Мартышка не мог, он смотрел на попугая, и тот смотрел на него без особой приветливости. Наконец, женщина сказала: — Хотя сестра не соизволила пригласить меня на свадьбу, я вынуждена войти в этот дом. Взываю к вашим чувствам! Мартышка с попугаем растрогались — и ошиблись. — Приютите Джулию на недельку, — продолжала гостья. — Через две недели у нее экзамен по классу рояля, а пока пусть будет у вас. Ей кажется, что она влюбилась. Конец
— Я ничего не знала! — воскликнула дочь. — А, — заметил граф, — дитя не в курсе? Правильно. Одобряю. — Это ложь! — Теперь — Генри. Как мы спасали его, как спасали! Между нами говоря, вправе ли банковский клерк брать чужие деньги? Видимо, нет. Понимаю, понимаю. Взял он пятьдесят фунтов, выиграл — пять тысяч, но вернул? Ни в коей мере. Изящно, ничего не скажу, — а вот честно ли? Что до Альфреда… Несчастная мать издавала странные звуки, вроде бутылки шампанского, если его взболтать. То ли бульканье, то ли пальба. — Это ложь, — повторила страдалица, когда ей удалось распутать голосовые связки. — Вы ненормальный. Пятый граф пожал плечами. — Что ж, дело ваше, — сказал он. — Конечно, судью подкупить нетрудно, но мы-то знаем. Я никого не виню. В конце концов, что такое наркотики? Можешь провозить — провози. Но не нам смотреть свысока на честных людей. Спасибо, что берут. Да и чем плох этот молодой человек? — Да, чем? — поддержала Джулия. — Надеюсь, — спросила мать, — ты не веришь дяде? — Верю, верю. — И я, — присоединился Уилберфорс.
|