Начало
Владимир Набоков Трагедия господина Морна АКТ I Сцена I Комната. Шторы опущены. Пылает камин. В кресле у огня, закутанный в пятнистый плед, дремлет Тременс. Он тяжело просыпается. ТРЕМЕНС: Сон, лихорадка{1}, сон; глухие смены двух часовых, стоящих у ворот моей бессильной жизни… На стенах цветочные узоры образуют насмешливые лица; не огнем, а холодом змеиным на меня шипит камин горящий… Сердце, сердце, заполыхай! Изыди, змий озноба!.. Бессилен я… Но, сердце, как хотел бы я передать мой трепетный недуг столице этой стройной и беспечной, чтоб площадь Королевская потела, пылала бы, как вот мое чело; чтоб холодели улицы босые, чтоб сотрясались в воздухе свистящем высокие дома, сады, статуи на перекрестках, пристани, суда на судорожной влаге!.. (Зовет.) Элла!.. Элла!.. Входит Элла, нарядно причесанная, но в халатике. ТРЕМЕНС: Портвейна дай, и склянку, ту, направо, с зеленым ярлыком… Так что же, едешь плясать? ЭЛЛА: (открывает графин) Да. ТРЕМЕНС: Твой Клиян там будет? ЭЛЛА: Будет. ТРЕМЕНС: Любовь? ЭЛЛА: (садится на ручку кресла)
Середина
(Спохватывается.) Ах, ты о ней?.. Нет, царство мое обманом было… Сон был ложью. <…> [МОРН]: Эдмин, отдай!.. Как мне еще просить? Пасть на колени? Хочешь? Ах, Эдмин, я должен умереть! Я виноват не перед Ганусом, а перед Богом, перед тобой, перед самим собою, перед моим народом! Я дурным был королем: незримый, без придворных, обманом правил я… Вся мощь моя была в моей таинственности… Мудрость законов? Творчество и радость власти? Любовь толпы? Да. Но пуста и лжива, как бледный гаер в лунном балахоне, душа у властелина! Я являлся то в маске на престоле, то в гостиной у щегольской любовницы… Обман! И бегство — ложь, уловка — слышишь? — труса! И эта слава только поцелуй слепого… Разве я король? Король, убивший девушку? Нет, нет, довольно, я падаю — в смерть, — в огненную смерть! Я только факел, брошенный в колодец, пылающий, кружащийся, летящий, летящий вниз, навстречу отраженью, растущему во мраке, как заря.....
Конец
31 …банальное, отжившее, т. е. в стиле Пильняков, Лидиныхи т. д. — Одно из самых ранних проявлений резко отрицательного отношения Набокова к советской беллетристике. Б. А. Пильняк (Вогау) (1894–1938) был известен к тому времени как автор романа «Голый год» (1922), вышедшего одновременно в Москве и Берлине (в издательстве Гржебина) и получившего известность как авангардистское изображение быта революционной эпохи, повести «Иван-да-Марья» (Берлин, 1922) и рассказов, отличающихся экспрессивной манерой. На излишнюю манерность, нарочитую небрежность, стилизованность языка Пильняка неоднократно указывал М. Горький, оценивший его следующим образом: «Пильняк характерен для современной литературы русской только как явление болезненное, как неудачный подражатель Ремизова и Белого» (М. Горький и И. Ф. Каллиников. Переписка / Публ. Л. А. Спиридоновой // С двух берегов. Русская литература XX века в России и за рубежом. М.: И.....
|