Чайна Мьевиль

«Шрам»

Благодарности

С глубокой любовью и признательностью Эмме Берчам, снова и всегда.

Огромная благодарность всем в «Макмиллане» и «Дель Рее», в особенности моим редакторам, Питеру Лейвери и Крису Шлупу. И, как и всегда, моя признательность, которую невозможно выразить словами, Мик Читэм.

Я в долгу перед всеми, кто читал черновики и давал мне советы: моей матерью Клодией Лайтфут, моей сестрой Джемаймой Мьевиль, Максом Шейфером, Фарой Мендельсон, Марком Булдом, Оливером Читэмом, Эндрю Батлером, Мэри Сандис, Николасом Блейком, Дианой Хоук, Джонатаном Огрейаном, Коллин Линдсей, Катлин О'Ши и Саймоном Кавана. Без них эта книга была бы гораздо хуже.

Шрам

Но память не заходит в заходящее солнце, в этот зеленый и замерзший взгляд в бескрайнее синее море, где разбитые сердца выкорчевываются из их ран. Слепое небо выбелило интеллект человеческой кости, обдирая кожу эмоций с трещины и обнажая боль под ней. А это зеркало обнажает меня, голый и уязвимый факт.

В миле под самыми низкими облаками скала вспарывает воду, и начинается море.

Они вот—вот должны были достичь чего—то необыкновенного. От близости свершения кружилась голова.

Беллис не сдружилась с армадцами, но ей каждый день приходилось общаться с ними. «Вот, возьмите. Поешьте», — говорил кто—нибудь, давая ей тарелку с жесткой тушенкой, и отказать доброхоту в словах благодарности было бы просто немыслимой грубостью.

Время от времени по вечерам, когда армадцы садились играть в кости или петь песни, погружавшие в транс безголосых анофелесов, она ловила себя на том, что ей хочется поговорить с кем—нибудь.

Единственный, кого она знала по имени, был Флорин Сак. Тот факт, что на «Терпсихории» она была наверху, а он — внизу, она была свободной, а он — узником, исключал, как считала Беллис, всякую надежду на доверие между ними, хо.....

Дом.

Когда Доул увидел меня у своей двери во второй раз, на моем лице, видимо, было написано что—то необычное, потому что он кивнул, а потом заговорил.

Он сказал:

— Ну, хватит так хватит. Мы доставим вас домой.

Снова оказаться дома.

Я была ошарашена. Я поклонилась и поблагодарила его.

Он подарил мне это. И не ради того, что оставалось между нами, — может, между нами не было ничего.

Он вознаграждает меня. Платит мне.

За проделанную работу. Ведь он же пользовался мной.

Доул через меня передавал послания Фенеку, чтобы Фенек Редавал их городу. Но Фенек сделал не то, что от него требовалось, и Любовники перехитрили его, сообщив правду. А поэтому Доул нашел способ использовать меня по—другому.

А теперь он доставит меня домой. Не из теплых чувств ко мне и не из справедливости. Он предлагает мне плату.

Я приму ее.

Он вовсе не глуп. Он знает: что бы я ни сказала в Нью—Кробюзоне, это не будет означать гибель Армады или даже угрозу ей. Если я попытаюсь выступить в Парламенте, меня никто не станет слушать. Да и с какой стати мне выступать там, мне, предательнице?