Елена Александровна Катишонок

Свет в окне

Светлой памяти Жени

СПАСИБО

моему другу Вадиму Темкину, блестящему эрудиту, оказавшему мне неоценимую помощь и поддержку.

Автор считает своим долгом предупредить, что все без исключения герои – плод писательского воображения, поэтому возможные совпадения имен с реальными случайны и непреднамеренны.

Тут мне начало казаться по вечерам, что из белой страницы выступает что-то цветное. Присматриваясь, щурясь, я убедился, что это картинка. И более того, что картинка не плоская, а трехмерная. Как бы коробочка, и в ней сквозь строчки видно: горит свет и движутся в ней те самые фигурки, что описаны в романе.

Пролог

Далеко-далеко в изогнутом пространстве шелестит ежеутренняя газета – самое синее море, так далеко в пространстве, как и во времени, когда там жили-были старик со старухой. Как строчки по экрану телевизора, бегут волны, принося самые свежие новости, а следом набегают новые, и то, что было новостью, уже потеряло новизну и пропало, не оставив следа на песке, – да и нигде. Потому и говорят: «как в воду кануло».

Зато приехал сын. Рука выглядела совсем как настоящая, только перчатка, никогда не снимаемая, нарушала впечатление. Фрау Штюбе привыкла гордиться, что сын отдал правую руку за великую Германию, это так символично! Вместе с тем она горько и трезво осознавала, что Фридхельм потерял руку, сражаясь за город с тревожным названием Charkow (Ханнелоре в нем слышала «horch!»). И что в итоге? Русские отбили свой Charkow, но кто вернет руку ее сыну? Другие женщины потеряли сыновей и мужей, твердила она себе, однако горечь не проходила. Если ты натер мозоль, то аргумент, что кто-то другой сломал ногу, не избавляет от мучений.

А ведь рука не мозоль.

Лиза видела, каким рассеянным, почти отрешенным становилось иногда лицо хозяйки, но удивляться было нечему: два инвалида в доме, муж на войне.

С фройляйн Кларой стало труднее: приступы истери.....

У Карла не было суфлера, но и зрители, к счастью, отсутствовали.

Третий компонент – быт, отнимающий, как следует из названия, большую часть бытия, – Карл упростил до минимума. Покупал в кулинарии что-то из еды; синтетические рубашки вешал после стирки на вешалку, не отжимая, – это позволяло избежать утюга… Как бы убого ни выглядел холостяцкий быт, он не хотел тратить на него дополнительное время – время, необходимое для другой – параллельной и главной – реальности.

Потому что она была важнее реальности каждодневной. Здесь он был хозяином, а не быт, о котором забывал на время, как об отвалившейся болячке. Другой мир, где абсурд, конечно, присутствовал тоже, но был уместным и начисто лишенным нелепости. В этом мире куда-то пропадало грызущее раздражение, так долго его мучавшее.

На столе ровными рядами лежали карточки. Одни были почти пусты, если не считать нескольких строчек, другие – исписаны почти целиком. Дом, еще недавно пустовавший, заселя.....