Часть первая

I

Город Лодзь пробуждался.

Первый пронзительный фабричный гудок прорвал тишину раннего утра, и вслед за ним во всех концах города зазвучали другие; они орали все громче, хрипло и надсадно, будто хор гигантских петухов, металлическими голосами поющих призыв к труду.

Огромные фабрики, чьи продолговатые темные туловища и стройные шеи-трубы чернели средь сумерек, тумана и дождя, — медленно просыпались, вспыхивали огнями горнов, выдыхали клубы дыма, начинали жить и шевелиться в темноте, еще окутывавшей землю.

Непрерывно моросил мелкий мартовский дождь со снегом, расстилаясь над Лодзью тяжелым, липким туманом; он барабанил по жестяным крышам, и струи стекали с них прямо на тротуары, на черную, топкую грязь улиц, на голые деревья, прижавшиеся к длинным кирпичным стенам, дрожащие от холода, терзаемые ветром, который, срываясь откуда-то с размокших полей и тяжело перекатываясь по болотистым улицам города, сотрясал дощатые заборы, ударял по крышам и сникал где-то в грязи, пошумев в ветвях деревьев и постучав ими в окна низкого одноэтажного дома, в котором вдруг появился свет.

Пиотрковская улица на протяжении нескольких верст была запружена народом — над темным человеческим потоком плыл в обрамлении золотых шнуров и горящих свеч огромный катафалк, под балдахином которого, украшенным пальмовыми ветвями, стоял, весь в цветах, серебряный гроб.

Впереди процессии, на фоне серых домов и голубого неба, реяли, словно стая разноцветных птиц, увитые траурным крепом хоругви церковных братств, различных товариществ.

Длинная процессия церковного причта, певчих и сводный фабричный оркестр возглашали мрачный гимн смерти; скорбные пронзающие душу звуки поднимались над волнующимся морем голов, к заполненным публикой балконам и окнам, к застывшему средь лазурной бездны солнцу.

Процессия двигалась очень медленно из-за скопления народа, а он все прибывал, вливаясь потоками из боковых улиц.

За гробом шли члены семьи, за ними служащие главной администрации и управляющие многочисленных поместий, затем двигались шеренги рабочих, построенных по цехам и полу — отдельно мужчины и женщины, работники ткацких, прядильных цехов, аппретур, красильных цехов, печатных,.....

Библейская «обетованная земля», «хорошая и пространная, где течет молоко и мед», оборачивается землей проклятой, «истекающей златом и кровью»: «Пустели деревни, исчезали леса, оскудевала земля, пересыхали реки, на свет появлялись младенцы, и все ради насыщения этого Молоха, который перемалывал своими могучими челюстями человеков и творенья их рук. Ему подвластны были земля и небо, и, одаривая жалкую горстку людей несметными богатствами, он тысячи обрекал на голод и непосильный труд».

Реймонт ищет спасения. И предлагает спасение.

Назад в деревню с ее простой, спокойной, одухотворенной жизнью.

Назад к благоуханной земле с ее зелеными нивами.

Назад к благословенной и вольной природе.

Реймонт призывает очиститься от скверны цивилизации — в духе Ж. — Ж. Руссо, Дж. Рескина и Т. Харди. (Не случайно то, что первый русский перевод «Земли обетованной» был опубликован в 1903 г. в журнале «Русское богатство», критиковавшем капитализм с позиций защиты интересов крестьян.)