Начало
Сорокин Владимир Лошадиный Суп Владимир Сорокин Лошадиный Суп Анне и Марии Как началось? Просто, как и все неизбежное: Тысяча девятьсот восьмидесятый год, июль, поезд Симферополь - Москва, 14.35, переполненный вагон-ресторан, пятна томатного соуса на перекрахмаленной скатерти, забытые кем-то спички "Львiв", сигаретный пепел, позвякивание бутылки "Нарзана" в металлическом кольце у окна, колеблющаяся занавеска, гиперболоиды густых солнечных лучей, Олино предплечье со следами облезающего загара, полинявший Володин батник, Виткино джинсовое платье с двумя вышитыми маковыми головками. - Только, пожалуйста, ребятки, не рассиживайтесь, - зашелестел замусоленной книжкой официант, - у меня очередища до самой Москвы. - А что у вас... - начал Володя, но лягушачьи губы официанта опередили: - Салатов уже нет, солянки нет, есть харчо, судачок с пюре и бифштекс с яичком. - А пива нет? - Есть! - тряхнул взмокшей челкой официант. - Два, три? - Четыре, - расслабился Володя. - И всем по бифштексу. - Мороженое есть? - надела черные очки Витка. Середина
Прошел год. Оля перешла на третий курс Гнесинского института, рассталась с Володей, оттесненным красивым флегматиком-пианистом Ильей, разучила концерт Моцарта, хорошо сыграла квартетом на институтском конкурсе, прочитала набоковскую "Лолиту", попробовала анашу и анальный секс. Встречи с Бурмистровым проходили регулярно по первым понедельникам каждого месяца. В декабре она приехала к памятнику с температурой 38 и, истекая соплями, с трудом съела мясное рагу под стоны Бурмистрова; в апреле после жирной осетрины ее сильно мутило; в мае, наевшись перепелок с брусникой, она проснулась ночью с криком: ей приснился Бурмистров, выпускающий изо рта толстенного питона; в июле после печени в сметане она мучилась страшными резями в животе. А в августе она загорала на пляже в Коктебеле, положив голову на пухлую, поросшую рыжими волосами грудь Ильи. Бурмистрова Оля вспоминала иногда, дав ему кличку Лошадиный Суп. Она чувствовала, что он занял в ее жизни определенное место, но - какое, она не понимала. Зато словосочетание "это нэ" прилипло к ней, она им пользовалась часто, бормоча, когда что-то удивляло или разочаровывало. Конец
- Борь? - раздалось из мобильного. Разлепив сухие губы, Оля издала неопределенный гортанный звук. - Я, это, тут нанял шестнадцать рыл, они прикинули, ну и сказали, что за сутки отвинтят. Но я о чем: мы маску в воду кинули, а она не тонет ни хуя! Понимаешь, шесть тысяч масок... это проблема может быть крутая, Москва-река, все-таки, водяные наедут и пиздец... А машина к причалу подъехать не сможет, тут мусора разного горы... Борь, надо, это, ты свяжись с Самсоновым, пусть он пригонит пару говнососок, мы маски на мель скинем, а говнососки шлангами их засосут, прям с водой, а тогда... Оля бросила мобильный в мусоропровод. На улице солнце скрылось и заморосил редкий дождь. Оля бесцельно брела, зажав правой рукой левую. Мертвый мир обтекал Олю и расступался равнодушной тяжкой водой. Она добрела до метро "Павелецкая", увидела под ногами забрызганные дождем трамвайные рельсы и остановилась. На полосы рельс было приятно смотреть. От них шла волна уверенного покоя. Оля двинулась вдоль трамвайного пути в сторону центра.
|