Начало
Игорь Вишневецкий Ленинград Светлой памяти отца моего «Ленинград» переполнен цитатами — прямыми и видоизменёнными, — повествующими о реально или в воображении произошедших событиях. Я лишь расположил их в определённом порядке. Игорь Вишневецкий Осень 2009 Часть первая Осень Глава 1 Дифирамб I Дневник Глеба Альфы: Ходил смотреть на обложенного мешками с песком и зашитого в доски истукана. Теперь он, охранитель и преобразователь наших злосчастных болот, увенчанный триумфаторским лавром, выкативший глаза на тяжёлый поток, на мост и на зданье коллегий — да-да, его имени! — на ночные сияния скандинавского заполярья, на чуть подсвеченные, поздним негаснущим вечером, а сейчас ярко вычерченные облака, напоминает сфинкса, всё более увязающего в материальном времени. Змея не видно: тот, наверное, шипит, придавлен копытом, внутри. Тело коня под мешками, скреплёнными досками. И даже уже головы лавроносного всадника не разглядеть. Наверху этой высящейся на валуне афро-азиатской конструкции — полагаю, Никандр улыбнулся бы — копошатся несколько, в чёрных тужурках, рабочих и виден подъёмник — рычаг с.....
Середина
Глава пятая Под знаком альфы и омеги XXIV В начале января город погрузился в полную тьму и голод, стали затихать бомбардировки и артобстрелы, замерла всякая работа. Только сейчас, по прошествии четырёх месяцев осады, Глеб до конца осознал, что является не просто свидетелем боя со стаей голодных волков, чей разум давно замутнён сознанием их исключительности, «чистоты» породы их стаи (чистоты вполне иллюзорной). Происходящее оказалось сшибкой двух начал — оторвавшегося от основы и потому ищущего смысла, тайного шифра в делах непонятного, как бы враждебного мира других, мыслящих и живущих в близости к первоистоку, в спокойном владении знанием. Это было попыткой взломать ларец русской жизни, фаустианским стремленьем дойти в ненасытной пытливости до конца, жаждой, питаемой странным — уже превышающим всё, присущее человеку, — желаньем вновь и вновь вопрошать о том, что лежит за пределом предела, жаждой — завоевательной, хитроумной, змеиной, отравляющей всех, кто ей подвластен, заставляющей уничтожать инаких, чтобы узнать, почему же они так ведут себя, отчего «не как все», вновь и вновь повторять страшны.....
Конец
— Не надо. — Ваш брат только заканчивает исследование об искусстве — как он мне говорил, главный труд жизни. Называется «Столетие русской славы». Он ведь когда-то очень дружил с Глебом Владимировичем? Мы бы и рады помочь с изданием, но есть более неотложные задачи нашего общего дела. Издадим по окончании этой бессмысленно затянувшейся. — Хорошо, Ираклий, давай сюда фотографии. — Рассвело. Мне пора уходить. Всё никак не выучу новых маршрутов трамваев. Возвращаться в сторону Нарвской заставы. Там у нас безопасный проход в сторону Царского Села. — Тогда тебе на девятый. Стоя тягостным облачным утром 17-го апреля на углу Володарского и Проспекта 25-го Октября и провожая взглядом отражающийся в намёрзших за ночь лужах трамвай, только отошедший в сторону площади Стачек, Фёдор Станиславович всё никак не мог прийти в себя от проведённой ночи и столь же внезапно материализовавшегося, сколь внезапно, словно дым, растаявшего собеседника, а потому, в укрепление подвергшегося испытанию духа, .....
|