Начало
Так плохо, как сегодня Его имя: Андрей Владимирович Велицкий, но все и всегда звали его Веля (сокращенная фамилия). И со временем все забыли, что он Андрей Владимирович. Просто Веля. Веля рано стал знаменитым. Его пьеса обошла все театры страны, принесла большую славу и большие деньги. Богатый, молодой и знаменитый – буквально козырный туз в колоде. В таком случае – не важно, как туз выглядит. Он может быть и лысым, и коротышкой. Главное – талант и статус. Но Веля был еще и красавец. Куда уж больше. В его красоте главное – ум, светящийся в глазах, и застенчивость, плавающая в улыбке. Он никогда не был высокомерным. Он смотрел на собеседника с ожиданием радости, как молодая собака: куда побежим? Что будем делать? В нем постоянно присутствовала готовность к приключениям, к авантюре, и было непонятно: откуда он берет свои глубокие мысли, анализ происходящего… Откуда-то. Из космоса. В него были влюблены все женщины поколения. Кроме меня. Я понимала, что такой уровень мне не по зубам. А попадать в поток поклонниц не хотела. Зачем? Чтобы мной закусывали, как огурчиком? Я держалась поодаль и наблюдала. Мне было интересно посмотреть: кого же он выберет? На .....
Середина
– Но я же снимаю… – Снимать – это выбрасывать деньги в форточку. Форточка… Римма делала выбрасывающий жест рукой. – Скучно… – вздыхал Женька. – Что скучно? – Копить. Купить. Переезжать. Книги перевозить. Квартплату платить. – А что интересно? – Придумать историю. Потом ее снять. – И все? – И все. – А жить? – А это и есть жизнь. – Нет. Это работа, – возражала Римма. – Для меня жизнь и работа – одно. – Патология, – вздыхала Римма. – Талант – это патология. – А что норма? – Заурядность. – По улицам ходят толпы заурядных. И что, разве их жизнь интереснее? – У птицы есть гнездо, у зверя есть нора. Гнездиться – это естественно для биологической особи. – Предположим, – соглашался Женька. – Тебе нужна крыша над головой, – настаивала Римма. – А давайте я на вас женюсь. Вы завещаете мне свою квартиру. Мы с Кокой будем в ней жить. Кока, хочешь жить со мной? – орал Женька. – Кока хочет, – отзывался Кока. – Ну вот…
Конец
Охрана смотрит. Читает. Пропускает. Ничего не замечает, у греков все Попандопулосы. И вот я – в зале. Вот он, праздник жизни. Фуршет. Все едят стоя. Я оказываюсь против Куросавы. Зрелый японец жует и смотрит перед собой невидящим взглядом. Я с удовольствием задала бы ему пару вопросов, но не знаю японского языка. А он не говорит по-русски. Я немного похожа на японку, но Куросаве это не импонирует. Он в Японии этих японок повидал – и таких, и других, зачем ему еще одна. Куросава косится на пышную русскую красавицу – звезду восьмидесятых годов. К ней тихо стягиваются и наши. Пожирают глазами. Хотят. От нечего делать я пью целый фужер сухого вина. Вообще я равнодушна к спиртному, но даже сквозь равнодушие ощущаю, что вино прекрасное. Все начинает мягко плыть, в душе – веселый кураж. Я иду по кругу. Ищу своих. Но свои каким-то образом заняты. Оказывается, прием в Кремле или на другой территории – это место, где делаются дела. Встречаются, знакомятся, примериваются, договариваются, запивают водкой, заедают икрой, обмениваются телефонами.
|