Начало
Жид Андре Подземелья Ватикана Жаку Копо Книга первая АНТИМ АРМАН-ДЮБУА Что до меня, то мой выбор сделан. Я остановился на социальном атеизме. Этот атеизм я излагал на протяжении пятнадцати лет в ряде сочинений… Жорж Палант. Философская хроника «Mercure de France» (декабрь 1912 г.). I Лета 1890, при папе Льве ХIII, слава доктора Х, специалиста по ревматическим заболеваниям, привлекла в Рим Антима Армана-Дюбуа, франк-масона. — Как! — восклицал Жюлиюс де Баральуль, его свояк, — вы едете в Рим лечить тело! О, если бы вы поняли там, насколько тяжелее больна ваша душа! На что Арман-Дюбуа со снисходительным состраданием ответствовал: — Мой бедный друг, вы посмотрите на мои плечи. Незлобивый Баральуль невольно подымал взгляд к плечам свояка; они дрожали, словно сотрясаемые глубоким, неодолимым смехом; и было поистине прискорбно видеть, как это крупное, наполовину параличное бело тратит на подобное кривляние остаток своей мышечной пригодности. Нет, что уж! Каждый, видно, оставался при своем; красноречие Баральуля здесь не могло помочь. Разве что время? Тайное воздействие святых мест… С видом безмерного сокрушен..... Середина
Комната за семнадцать франков, на которой он остановился после того, как осмотрел их несколько, была просторная, чистая, в меру изящная; изголовьем к стене стояла кровать, медная, опрятная, безусловно необитаемая, для которой порошок явился бы оскорблением. В чем-то вроде огромного шкафа помещался умывальник. Два больших окна выходили в сад; Амедей, склонившись в темноту, долго смотрел на неясную темную листву, давая теплому воздуху успокоить его возбуждение и склонить его ко сну. Над кроватью с трех сторон ниспадал вплотную, как туман, тюлевый полог; спереди, красивым изгибом, его поддерживали тонкие шнурки, похожие на парусные рифы. Флериссуар узнал в нем так называемую «комариную сетку», которой он всегда считал излишним пользоваться. Умывшись, он с наслаждением растянулся между прохладных простынь. Окно он оставил открытым; не настежь, конечно, потому что боялся простуды и воспаления..... Конец
Тогда Лафкадио прошептал: — Я не могу. И, чувствуя, как распущенные волосы Женевьевы касаются его рук, он схватил их, страстно прижимая к глазам, к губам: — Бежать! И это ваш совет? Но куда я могу теперь бежать? И, если даже я спасусь от полиции, от самого себя не спастись… И потом, вы будете меня презирать, если я убегу. — Я! Презирать вас, мой друг… — Я жил, ничего не сознавая; я убил, как во сне, как в кошмаре, от которого уже не могу очнуться… — Из которого я хочу вас вырвать, — воскликнула она. — Зачем меня будить, если я проснусь преступником? — Он схватил ее за руку: — Разве вы не понимаете, что я не вынесу безнаказанности? Что мне осталось, как не дождаться утра и сознаться во всем? — Вы должны сознаться богу, не людям. Если бы мой отец вам этого сам не сказал, я бы сказала то же. Лафкадио, есть церковь, которая укажет вам вашу кару и поможет вам обрести мир через ваше раскаяние. Женевьева права; и, разумеется, для Лафкадио нет лучшего выбора, чем удобное послушание; рано или поздно, он в это.....
|