Начало
Хилари Мантел. Этажом выше Летом, между школой и университетом (учиться мне предстояло в Лондоне), я впервые пошла работать. Мне было уже восемнадцать, я могла бы куда-нибудь устроиться и на прошлые летние каникулы, но пришлось сидеть дома с младшими, пока мама делала свою блистательную карьеру. До моего шестнадцатилетия мама самоотверженно ухаживала за больным ребенком. Сперва им была я. Сразу после перехода в старшие классы я выздоровела — так сказать, в результате маминого волевого усилия. У меня больше не поднималась температура, а если поднималась, этого не замечали, а если замечали, то говорили: «Пустяки». Мое место в нашем быту занял брат с его одышкой и ночным кашлем. Я ходила в школу изредка, брат не ходил вовсе. Он играл один в саду под тоскливо-серым небом, в котором искрился редкий снежок. Лежал на диване перед орущим телевизором и перелистывал книжки. Как-то вечером мы смотрели новости. Вдруг всю комнату залил неестественный белый свет. Шаровая молния сорвала нижние ветки с тополя и высадила стекло — бабах! Кулак Господень. Вязаное покрывальце брата было все засыпано осколками, собака выла, дождь хлестал на пол через выбитое окно, на улице вскр..... Середина
Каждый день после работы мы с мамой, взявшись за руки, шли до станции Пикадилли, вверх от Маркет-стрит, мимо закусочных, из которых пахло картошкой фри, и клиники Национальной службы здравоохранения. (Там всегда висели плакаты, призывающие сдать кровь. Я пришла, как только мне исполнилось восемнадцать, и меня живенько развернули). Мне казалось, что вся моя работа заключается в стоянии столбом и что никто такого не заслуживает: стоять, час за часом, стоять, когда покупателей нет и не предвидится, стоять в спертой атмосфере с девяти утра до половины шестого вечера с перерывом на обед, когда выбегаешь на улицу и жадно хватаешь ртом воздух. Ноги уже болят, а ты все стоишь и стоишь, и боль не проходит к следующему утру, когда снова надо стоять. Маме, наверное, приходилось легче, ведь у нее был свой закуток со стулом, где можно было посидеть. С другой стороны, ее туфли на шпильке жали куда сильнее моих замшевых босоножек. Она вообще во всем была уровнем выше...... Конец
— Не куришь еще? — спросила она. — Не тянет попробовать? Меня удивляло — тогда и потом — как люди стараются «поделиться» дурной привычкой. У нас дома все были воинствующие противники табака. — Да как-то не думала… Когда родители не курят… И все равно я не могла бы курить дома, из-за брата… Дафна вытаращилась на меня, не то фыркнула, не то икнула, потом презрительно расхохоталась. — Не курят! Да твоя мать дымит, как паровоз! Каждый перерыв! Ты что, не видела? Да как это ты не видела? — Нет, — ответила я. — Не видела. Тем больше была я обманута[2]. С ручки у Дафны стекла и капнула паста. — Не надо было говорить? — Да нет, все нормально, — ответила я, убеждая себя, что всякое знание полезно, от кого бы оно ни исходило. Дафна глянула на меня без всякого выражения. — А что с твоим братом, почему при нем нельзя курить? Я посмотрела на часы. — У миссис Сигал сейчас начнется перерыв. Улыбнулась Дафне и пошла в торговый зал, говоря себе: неважно. Маленькая .....
|