Начало
Сергей Трофимович Алексеев Чёрный ящик Местных жителей, где бы мы ни появлялись, к нам словно магнитом тянуло. Едва по весне сейсмопартия становилась лагерем у какого-нибудь таежного поселка, тут же набегала сначала ребятня, любопытная и боязливая, потом приходили степенные, моложавые старики и в последнюю очередь – население среднего возраста. Все интересовались – кто мы да зачем приехали, а узнав, начинались просьбы по интересам. Старики чаще просили пробурить на огороде скважину, чтобы за водой на реку не ходить, пацанва – поглядеть, как мы взрываем, ко мне же обычно шли местные браконьеры: за взрывчаткой. За два года работы в сейсмопартии я никому грамма взрывчатки не дал, однако начальник Пухов контролировал меня каждый день. Причин не доверять не было, но Пухов на то и Пухов. – Ты не обижайся, Мельников, – успокаивал он. – Когда сам станешь начальником – тоже будешь проверять… То, что он всегда обращался ко мне по фамилии, тоже меня смущало.
Середина
Пухов, увидев разрушенный дом, за голову взялся. – Ты что? – ошалело тянул он. – Соображаешь? Через неделю зима ляжет! Ровно через неделю зима не пришла, но дом был готов. Вместо недостающих шести венцов положили восемь. Покрыли рубероидом двускатную, высокую крышу, окосячили окна и двери, вставили рамы, которые Худяков откуда-то приволок ночью. Он работал от темна до темна без перекуров. Убегал на несколько минут к собакам, кормил их, поил и снова хлопотал около избы. Зимовщики, вначале скрипевшие зубами при виде сумасбродства Худякова, под конец начали бросать: – Покури, прораб, чего жилы рвешь… Гриша, забывший о своих подозрениях, вечером сидел за моей спиной, топил железную печку и недовольно бурчал: – Ведь и не жрет почти ничего. Жижку выпьет через край и побежал. Загнется еще чего доброго, отвечай за него… Собаки поправлялись быстро. Пока Худяков ложил печь, выводил трубу, они уже носились по лагерю, выпрашивали объедки на кухне и несколько раз убегали в тайгу за поселок, где облаивали кого.....
Конец
– Короче, я охранять его больше не собираюсь, – я подтолкнул ружье в угол. – Он и так никуда не сбежит. Сонно заворочался Прохоров, бормотнул что-то, ругнулся, вздохнул. Я пошел к двери. – Погоди… – остановил Пухов и, сделав паузу, попросил: – Ты это… Зайцева пошли-ка сюда. Скажи, я прошу… Пусть не сердится на меня. Я не совсем понял, за что может сердиться на Пухова Гриша, но когда пришел в свою палатку – все прояснилось. Между нашими раскладушками стоял Гришин взломанный ящик. Содержимое ящика – какие-то бумаги, папки, свертки, пакеты с фотографиями – все было вытряхнуто и рассыпано по полу. Сам Гриша лежал на кровати, отвернувшись к стене, и походил на одну из брошенных бумажек. Зачем понадобился Пухову этот обыск? Зачем ему надо было знать, что хранит в своем ящике Гриша?.. Я сел на раскладушку, и взгляд уперся в рассыпанные веером Почетные грамоты и дипломы: «Шеф-повару ресторана «Метрополь»…», «Заведующему производством Зайцеву Григорию Александровичу…», «Дипломом первой степени награждается…»…
|