Вот и обещанный рассказик, слегка наспех причесанный. Если можно, сопроводите его какими-нибудь пояснениями насчет того, что это шутка Сапека в угоду фанам и законной силы не имеет, а то потом не оберемся хлопот с вопросами – что да откуда и почему так, а не иначе…

Всем молодоженам, а особенно двоим из них.

I

Солнце просунуло огненные щупальца сквозь щели в ставнях, прошило комнату косыми, пульсирующими от кружащихся пылинок полосами света, залило ясным пламенем паркет и покрывающие его медвежьи шкуры, ослепительным блеском отразилось на пряжке пояска Йеннифэр. Поясок Йеннифэр лежал поперек туфельки на высоком каблуке. Туфелька покоилась на белой рубашке с кружевами, а белая рубашка – на черной юбке. Один черный чулок висел на подлокотнике кресла, выполненном в форме головы химеры. Второго чулка и второй туфельки нигде не было видно. Геральт вздохнул. Йеннифэр любила раздеваться быстро и с размахом. Придется мириться с этой привычкой. Другого выхода нет.

Он встал, отворил ставень, выглянул. От озера, гладкого как поверхность зеркала, поднимался пар, листья прибрежных берез и ольх лоснились от росы, дальние луга покрывал густой туман, висящий словно .....

– Я уезжаю, Геральт, – сказала она. – Сразу после торжества.

– Слезь, Цири.

Ведьмачка соскочила с седла, села рядом. Геральт обнял ее. Цири уткнулась ему головой в плечо.

– Уезжаю, – повторила она.

Он молчал. Слова теснились в голове, но среди них не было ни одного, которое можно было бы счесть подходящим. Нужным. Он молчал.

– Знаю, что ты думаешь, – сказала она тихо. – Думаешь, я бегу. Ты прав.

Он молчал. Он знал.

– Наконец-то после стольких лет вы вместе. Йен и ты. Вас ждет счастье, покой. Дом. Но меня это пугает, Геральт. Поэтому… я бегу.

Он молчал. Думал о собственных бегствах.

– Уеду сразу после торжества, – повторила Цири. – Хочу снова увидеть звезды над трактом, хочу насвистывать среди ночи баллады Лютика. И хочу боя, танца с мечом, хочу риска, наслаждения, которое дает победа. И одиночества. Понимаешь меня?

– Конечно, я понимаю тебя, Цири. Ты моя дочка, ты ведьмачка. Ты сделаешь то, что должна сделать. Но одно я должен тебе сказать. Одно. Ты не убежишь, сколько бы ни бежала.

Ведьмак вздохнул.

За столом делалось все веселее. Компания Лютика пела песенки, причем такие, что у Анники, дочки войта Кальдемейна, кровь бросилась в лицо. Дракон Виллентретенмерт, крепко захмелевший, обнимал еще более хмельного допплера Тельико и внушал ему, что превращаться в князя Агловаля с целью занять его место на ложе сирены Шъееназ было бы бестактно и не по-товарищески.

Рыжие дочки Фрейксенета из кожи вон лезли, чтобы понравиться королевским послам, а королевские послы всеми силами старались произвести впечатление на дриад, что в сумме создало настоящий пандемониум. Ярпен Зигрин, шмыгая курносым носом, втолковывал Хиреадану, что в детстве хотел быть эльфом. Мышовур орал, что правительство не удержится, a Агловаль, что как раз наоборот. Никто не знал, о каком правительстве речь. Хервиг рассказывал Гардении Бибервельт об огромном карпе, которого он поймал на леску из одного-единственного конского волоса. Хоббитка сонно кивала головой, время от времени прикрикивая на мужа, чтобы перестал лакать.