Далин Максим Андреевич

Время Любви

Вся Мейна говорит на одном языке, довольно-таки примитивном на цивилизованный взгляд. Этакий вариант эсперанто — если разумное существо способно издавать звуки в среднем диапазоне, то этот язык учится быстро, как-то сам цепляется. Почтенные филологи называют его "мейнской феней", "блатной музыкой" и "заразой", но общаться на этой "фене" удобно. Не надо поминутно перестраивать дешифратор для каждого встречного… Так, о чем то бишь я?

Ах, да. Я хотел сказать, что лоции и карты орлов Простора тоже заполняются на "фене". Письменность у нас совсем простенькая, не сложнее произношения — как услышал, так и пиши, все догадаются. А миры принято обзывать так, как сами аборигены их зовут. Поэтому много получается названий, дико звучащих на средний слух. И если в лоции попадается камешек под названием Мечта или Ромашка, или там Убоище или Безнадега, то для рассматривающего значит, что разумной жизни там нет. Первооткрыватель самочинно обозвал, исходя из уровня фантазии и произведенного миром впечатления.

Тогда он поцеловал клинок. И всхлипнул.

— Фог, — говорит, — я никогда не совершу низкого поступка, клянусь тенями родителей. Я к тебе очень привязан, честное слово, даже больше, чем сам ожидал — ты ведь с Мейны, а это гадкое, безнравственное место… Но все равно. Ты — мой самый близкий друг, наши отношения может решить только честный поединок.

И вытер слезку. Он так трогательно выглядел, что я сглупил.

— Может, — говорю, — тогда как-нибудь так обойдемся? Без кровопролития?

Слез в секунду как не бывало. И всех сантиментов тоже. Укки понесло, он снова выдернул меч.

— Ах, — говорит, — ты презираешь меня, да? Я, значит, в твоих глазах, только и могу, что ударить спящего, так? Я, по-твоему, поединка не стою? Мы, значит, вернемся на твою поганую Мейну с этой дурацкой культурой — и ты просто выставишь меня, да? Брезгуешь поединком с такой мелкой тварью? Ну давай, скажи? Я еще сопляк для тебя? Малек, да? Ну говори, чего там!

Вот, думаю, блин, я старый идиот… Ни к черту из меня ксенопсихолог.

Если ему хотелось, чтобы меня шарахнуло по мозгам, то он вполне достиг.

— Молодец, — говорю. — Лихо. Но я уже думал, не стоит ли нам с тобой забыть об этом поединке, а тебя отвезти домой, на Нги-Унг-Лян. Ну что тебе делать на Мейне? И со мной? Ты сглупил, потому что людей не знал, а я… гм-м… ну какой я тебе победитель? Вернешься в свой мир, будешь считать, что ничего не было, найдешь себе настоящее…

Но тут у Укки такое лицо сделалось, что я заткнулся. Такая мина, будто я его снова ударил, но не под дых, а ножом в спину. Он ни слова не сказал, но я все понял. Он совсем раскрылся, а я его предал. И это был сплошной темный нестерпимый ужас.

— Бли-ин, — говорю, — Укки, прости меня! Я просто идиот, я пошутил по-дурацки, я больше тебя дразнить не буду, честное слово! А ты тоже хорош — ты что, всерьез это принял? Да вот еще, отпущу я тебя, жди.

У него, по виду, камень свалился с души. Он меня за руку взял, прижался щекой и говорит:

— Больше не прикалывай меня так, Фог. А то я уже пожалел, что не умер.