Начало
– Сейчас, ты, ах ты, гад, да погоди ты… – Панюков сел на постели, свесил ноги к полу, вдел их не глядя в валенки. Встал, подошел к окну. Стекло вздыхало, оплывая потоками и пузырями. В них плавало и лопалось лицо, вроде знакомое. Панюков вышел в сени и отпер дверь. Гость был уже на крыльце, и Панюков узнал его. Рашит-электрик из администрации. Панюков не стал здороваться, только сказал: – Я сплю, Рашит. Тот сказал: – Вставай, зовет. Письмо к тебе пришло ему в компьютер. Надо тебе ехать срочно и внимательно читать. – Зачем мне ехать? Ты так скажи. – А я не знаю, чего там. Сказал, нельзя мне знать; какое-то секретное письмо. Он-то читал, но оно только для тебя. – В з.....
Середина
Девица вдруг забылась, засморкалась, скомкала и оборвала сразу все нити своей путаной болтовни: «Ой, бегу, бегу; пора! Жаль, мало потрещали!» «Ты не расстраивайся, – утешала ее Татьяна, провожая до прихожей, – мы потрещим еще, ты заходи…» Девица ушла тихо, словно выветрилась, один табачный дым остался. «Ты меня прости, – просто сказала Татьяна Гере, – я ее не ждала. Соседка по моей бывшей норе, была поблизости, зашла из любопытства… Ты – как? Ты как-то странно смотришь…» Гера молчал, не в силах выдавить ни слова из озябшего и перехваченного волнением горла. Татьяна выбросила окурки вместе с пепельницей в мусорное ведро и поставила на стол бутылку чилийского каберне. Сказала: «Открывай», – но его занемевшие от холода пальцы никак не могли совладать со штопором. «Так дело не пойдет, – сказала Татьяна, отобрала у него штопор, взяла и потянула за руку. – Вино – потом». Огромная птица, напугав, внезапно выпорхнула из-под самых его ног и полетела низко над травой, тяжело хлопая темными, как тени, крыльями. Гера невольно замедлил шаг. Птица опустилась на лысый взгорок совсем .....
Конец
– Умеют, – потом хмуро вздохнул: – только это и умеют. – И сообщил: – Стешкин звонил; он будет точно в три. Так что до трех тебе придется подождать… – Нет, нет, – быстро сказал Гера. – Я отдохнул уже, могу пешком дойти. – Дело твое, – с легкой обидой, но и с облегчением ответил Игонин, повернулся и пошел своей дорогой. Гера уходил все дальше, и шел он все быстрее, но голос Лики еще долго догонял его: – …У зимы да зимы студеные, а еще будет да лето красное, побежат да быстры реченьки, разольется вода холодная по лугам да по зеленым, а растет да по им трава шелковая, расцветут цветы лазоревы…. Что пойдут твои кумушки, что пойдут твои подруженьки на луга, луга зеленые, на травы, травы шелковые. Они совьют да по веночку, еще да твой цвет останется… Он останется да обвалится, его дождичком повымочит, красным солнышком повысушит… Голос догонял, потом стал понемногу отставать, покуда не отстал совсем. Тихо было на пустом шоссе, лишь сухая щебенка обочины коротко поскрипывала при каждом шаге, и легкий какой-то молоточек постукивал в ушах. Беда, усталость – все ушло, жизнь оставалась юной, и потому начинала уже умирать от жаж.....
|