Как и все, кто вращался в ее орбите, Джон Таппок делился с ней всеми своими трудностями. Не было исключением и то ледяное июньское утро, когда он пересек парк и позвонил в дверь ее особняка (шедевр Николаса Хоксмура, спрятанный в тупичке неподалеку от Сент-Джеймсского дворца).

Посреди холла стоял Алджернон Ститч. На голове у него была шляпа, правая рука, торчавшая из левого рукава пальто, держала малиново-красный, украшенный гербами портфель, а другую руку он безуспешно пытался продеть в нагрудный карман. Зонтик, который мистер Ститч прижимал к боку левым локтем, затруднял эту нелегкую задачу. Говорил он неразборчиво, поскольку в зубах держал утреннюю газету.

— Никак не надену, — послышалось Джону.

На помощь ему пришел дворецкий. Забрав у хозяина зонт и портфель, он положил их на мраморный столик, затем они совместными усилиями освободились от пальто и повернули его нужной стороной. Джон позаботился о газете.

— Спасибо. Большое спасибо. Искренне благодарен. Вы к Джулии?

Сверху, из комнаты, куда вела, плавно изгибаясь, величественная лестница, раздался негромкий, но неожиданно сильный голос:

Уильям оглядел жалкую мебель и жалкие, но многочисленные безделушки.

— Да, — сказал он, — да, действительно со всеми.

Караван носильщиков перенес багаж Уильяма из «Либерти». Когда его сложили в комнате, там совсем не осталось места. Носильщики в ожидании платы стояли на веранде. Бой Уильяма исчез, как только услышал, что хозяин переезжает. Фрау Дресслер наградила их несколькими медными монетами и словесной бурей.

— Если у вас есть что-нибудь ценное, — сказала она Уильяму, — отдайте мне. Здешние жители все злодеи.

Он отдал ей сокровища Коркера. Она отнесла их в свою комнату и спрятала под кровать. Уильям начал распаковываться.

Кто-то постучал. Дверь отворилась. Уильям стоял спиной к ней, на коленях перед чемоданом.

— Простите, — сказал женский голос. Уильям повернулся. — Простите, можно, я заберу свои вещи?

Это была девушка, которую он днем раньше видел в шведской миссии. На ней был тот же макинтош и те же грязные резиновые сапоги. Казалось, что она такая же мокрая. Уильям вскочил на ноги.

— Да, конечно, позвольте, я вам помогу.

За будущее лорда Коппера, до отказа наполненное тем, что не нужно ни одному нормальному человеку, — бесконечными речами на нескончаемых банкетах, ежегодными выплатами фантастических налогов на сверхприбыль, увенчанными под конец неслыханным налогом на наследство; почтительно открывающимися и закрывающимися дверями, приглушенными звонками телефонов и почти неслышным стуком пишущих машинок.

За будущее дяди Теодора, которое всегда в глубине души казалось ему достижимым. Две тысячи в год, уютная холостяцкая квартирка, возможность бесконечно предаваться воспоминаниям, неторопливое шествие солнечным утром по Сент-Джеймс-стрит от портного к шляпнику, а затем — в клуб, любовные приключения на исходе дня, бутоньерка, шляпа с загнутыми полями, дымчатая трость, снисходительная улыбка посыльному и таксисту.

За будущее мистера Солтера, художественного редактора журнала «Все о вязании». Калорийные обеды, приготовленные женой, воскресный отдых дома, среди асфальтового безумия.

За будущее сэра Джона Таппока среди стриженых амазонок Антарктики.