Татьяна Корсакова

Время Черной луны

Белая глина плавится в руках: не сопротивляется, но и не помогает. Плохой материал, капризный, но зато самый надежный. Так сказал Оракул Оби. Оракул никогда не ошибается.

Времени мало. Время – дорогой товар. Вчера ты богач, а сегодня уже бедняк. Удары сердца провожают ускользающие секунды, но не могут замедлить их бег, а глина не слушается…

Все нужно сделать правильно. Вот так: тело тонкое и гибкое, длинная шея, маленькая голова, волосы…

Волосы белые и мягкие, как пух, – удивительные, настоящие. У Лунной девочки должны быть белые волосы. А глаза черные и блестящие – эбонитовые бусины подойдут.

Губы. Губы не так уж важны. Намного главнее родинка на подбородке, маленькая, похожая на полумесяц.

Глина забивается под ногти, липнет к ладоням. Руки из-за нее кажутся белыми, как у Лунной девочки. Их некогда мыть. Время – дорогой товар, его почти не осталось.

В ушах стук барабанов, стены комнаты то наваливаются, то отплывают, потолка больше нет – вместо него полуслепая черная луна. Нет, еще не совсем черная, но уже опасная.

Вблизи джип казался еще больше, чем на расстоянии. В его отполированном боку Лия увидела свое вытянутое и причудливо изогнутое отражение, а потом дверца со стороны пассажирского сиденья приветливо распахнулась. Вообще-то, водителю стоило бы выйти из машины, чтобы помочь даме сесть, но что она знает о водителе?! Может, у него несколько иные представления о правилах хорошего тона.

– Вы пунктуальны, Лия, – из салона послышался уже знакомый по телефонному разговору голос. – Прошу вас!

Уже положив ладонь на ручку дверцы, Лия запоздало подумала, что, садясь в машину к незнакомцу, поступает крайне опрометчиво. Особенно в свете минувших событий. Но ведь этот человек не совсем незнакомец, он в курсе ее разговора с Владом. Все, поздно бояться! Ее заминка и без того выглядит по меньшей мере странно.

Юбка оказалась слишком узкой: чтобы усесться на пассажирское сиденье, Лие пришлось ее поддернуть, и даже не чуть-чуть, а вполне ощутимо, так, что обнажилось бедро. Вот черт, этот Евгений Сидорский еще, не дай бог, решит, что она с ним кокетничает. Лия решительно захлопнула дверцу, торопливо одернула юбку и только потом посмотрела на мужчину, сидящего за рулем.....

Ив запил, полгода топил горе в спирте и пальмовой водке, а потом улетел во Францию, забросил медицину, пошел по стопам отца. Ив теперь не был победителем и бунтарем. Счастливым он тоже больше никогда не был.

А он сам как-то незаметно, без особого труда, стал Бабалаво. Его уважали, с ним советовались, его боялись. Когда в мае девяносто седьмого в стране вспыхнула гражданская война, он решил, что с него довольно. Человеку, обладающему его силой, трудно сохранять нейтралитет, а поддерживать кого-либо из политических противников он не желал.

Париж встретил его неласково: мокрым снегом и пронизывающим ветром. Неважно, это всего лишь еще одна остановка на его долгом пути. После Парижа были Берлин, Лондон, Барселона, Нью-Йорк… Города, точно бусины, нанизывались на нить его судьбы, манили светом огней, обещали покой, но всегда обманывали…

Письмо от Ива застало его в Мехико. Ив умирал и желал сделать его своим душеприказчиком. Он отказался, но пообещал проследить за исполнением последней воли товарища.