Святослав Логинов

Восхождение

Три дня они пересекали Пыльную Равнину. Места эти считались безопасными, но до предела неприветливыми. Земля, покрытая жёстким прахом, холмы пересохшей трухи, готовой с головой засыпать неосторожного, и ни намёка на воду. Говорят, прежде здесь случались потопы, и древние размывы на склонах подтверждали эти легенды, но сейчас здесь иссохло само бытие, и весь запас воды путешественники несли с собой, не надеясь пополнить его в дороге.

Временами они встречали змеистые следы циркморов — пустынных чудовищ, опасных исключительно своей тупостью. Чем питались многосуставчатые громады, оставалось неизвестным, и выяснять это ни у кого не было охоты. Даже небольшой циркмор мог, не заметив, раздавить весь отряд. Циркморы были слепы, они хаотично двигались, днём и в ночи, так что на ночь приходилось выставлять дежурного, который будил уставших людей, если одно из чудовищ оказывалось слишком близко.

Небесная твердь нависала в этих краях над самой головой, а местами и попросту падала на равнину. Смельчаки, сбиваясь в обозы, отправлялись в такие места за небесным камнем. В отличие от простого камня, он был плотен и с трудом поддавался о.....

По рассказам вернувшихся восхождение должно было занять два дня, если не делать лишних остановок и забыть про усталость. Хотя, как про неё забудешь, если она рядом с тобой, вливается в мышцы, отвыкшие от физического труда, притупляет зрение, заставляет дрожать ноги, ищущие опору…

Встретив трещину, куда смогли забиться все четверо, устроили недолгий привал.

Казалось бы, с высоты, на которую они успели подняться, должен открываться величественный вид, но там не было ничего, кроме непроглядного сумрака. Есть такое состояние мира, которое хуже полной темноты. В чернильной тьме изначально невозможно ничего увидеть, и человек поневоле напрягает уцелевшие чувства: принюхивается, прислушивается, пробует воздух на вкус. И что-то о мире узнаёт. Сумрак безжалостней, в нём пасует даже осязание. То, что открылось в сумраке — всегда обман и помрачение чувств.

— Не могу представить, что откроется за перевалом, — произнёс Писатель. — Легко сказать: «све.....

— Дракон! — сдавленно выкрикнул кто-то. — Это дракон!

Чудовище в полной тишине исполняло свой хаотический танец.

— Оно ищет нас… — задушено произнёс Певец. — Я знаю, оно ждёт здесь, чтобы не допустить нас туда… Оно пришло за нами!

— Делать ему больше нечего, — презрительно оттопырив губу, произнёс Композитор. — Обычный циркмор, только крылатый. И разума в нём не больше, чем в турецком барабане. Подъём, хватит рассиживаться. До темноты надо сделать ещё несколько переходов, иначе мы не уложимся в два дня.

— Вы что, собираетесь подниматься на виду у этого?

— Именно это я и собираюсь делать. Чудовище слишком большое, чтобы питаться людьми, которые забредают сюда раз в пять лет. Так что, вперёд — и с песнями!

Композитор и Писатель поднялись одновременно, принялись навьючивать на спины мешки. К тому месту, где начинается подъём, можно дойти за минуту, но рюкзак по обрыву как авоську в руке не потащишь. Художник ещё несколько секунд вглядывался в расстилающуюся муть, потом пробормотал:

— Я бы его нарисовал: бледный дракон блёклого мира… — затем тоже принялся собираться.