Начало
Татьяна Корсакова Пепел феникса Холодно… Холод – вот единственный проводник в мире теней и шорохов. Ни боль, ни страх – только холод. Такой пронзительный, такой живой, едва ли не живее ее самой. Открывать глаза страшно, не открывать – еще страшнее. Может, если решиться, стряхнуть с себя наваждение, то окажется, что все это – и холод, и до костей пробирающий ужас – всего лишь сон, игры подсознания. Нужно сделать над собой усилие, потому что в противном случае она так и останется в этом стылом чужом мире, так и не узнает, что же с ней случилось. Ну же! Глубокий вдох – легкие полны колючей пыли, в горле дерет и в носу щекотно. Выдох – вместе с облачком пара изо рта вырывается кашель, рассыпается эхом в гулком пространстве, белыми хлопьями оседает на голых, содранных в кровь коленках. Не страшно. Ей совсем не страшно. Только холодно. Холод окутывает плечи вуалью, тянет остатки тепла из заледеневшего позвоночника, мурлычет что-то ласковое, отвлекает от главного. Главное. Главное – понять, где она. Остальное потом. Середина
– Туда! – Она махнула рукой, указывая направление, снова попыталась встать. – Жди здесь. – Громов пнул гопника ногой и растворился в темноте. Анна не стала ждать, борясь с подступающей тошнотой и головокружением, она поднялась с земли, побрела вслед за Громовым. В сырой и липкой темноте, которая окружила ее со всех сторон, она могла ориентироваться только на звуки. Странные звуки… Кто-то кричал, нет, не кричал даже, а вопил от ужаса, и от этого вопля старые липы вздрагивали и роняли на землю прошлогодние листья. Один лист упал Анне прямо на руку, мокрый, скользкий, мертвый. А потом руку уже почти привычно обожгло огнем, и кожа на запястье, там, куда спускалось хвостовое перо феникса, вспыхнула так ярко, что вырвала кусок из окружающей Анну темноты. Щеки коснулось что-то невесомое, похожее на порыв ветра, взъерошило волосы, стылым холодом забралось под куртку. – Анна… – зашумело в ушах. – Моя Анна… Она закричала, бросилась вперед, не разбирая дороги, наткнулась на дерево, упала и так и осталась лежать на земле, зажимая уши руками, чтобы не слышать этот выстуживающий душу зов. Ее внутренние часы точно остановились, время просыпалось ..... Конец
– Минуточку! Кто бы знал, что, стоя на обломках рухнувшей жизни, можно быть таким счастливым, что даже дымная горечь не в силах заглушить сладость от робкого, но как воздух необходимого поцелуя! Не врут ребята из Голливуда, оказывается, и такое бывает… * * * Три месяца спустя – Громов! Громов! Да что ж ты косорукий такой?! Правее, говорю, а не левее! – Гальяно в раздражении взмахнул рукой. – Слышишь, ты, не косорукий, – буркнул Громов, оборачиваясь, – что ж ты тогда там расселся, а я тут твои почетные грамоты к стене приколачиваю?! Давай бери молоток и сам хоть правее, хоть левее! – Это не почетные грамоты! – Гальяно закатил глаза к потолку. – Это дипломы! Кстати, половина из них настоящая. Вот придет ко мне клиентка… – Клиентка?.. – Любаша, которая зашла в кабинет с подносом со свежесваренным кофе, обвела подозрительным взглядом присутствующих, а потом грозно нахмурилась: – Что-то мне уже перестает нравиться эта затея, что-то мне подсказывает, что ты меняешь вывеску, но не меняешь стиль жизни.
|