Паскаль Киньяр

Вилла «Амалия»

Мартине

Часть первая

Глава I

«Мне хотелось плакать. Я ехала следом за ним, до того несчастная, что легче было умереть. Больше получаса моя машина шла вдоль Сены, и вдруг как-то резко сгустились сумерки. В Шуази-ле-Руа Томас внезапно нырнул в темноту, свернув направо, в какой-то короткий проулок. Почти сразу же он остановился под лавром и выключил фары. Я торопливо и крайне неуклюже припарковала машину поодаль, на проспекте. И пешком вернулась назад, стараясь идти нормальной походкой, сдерживая себя, чтобы не побежать. Он уже распахнул железную калитку. Я подкралась ближе. Я кралась и проворно и медленно. Ну, в общем… не знаю, как вам объяснить».

Она подошла к ограде.

Прижалась лбом к ржавым железным прутьям.

Ей трудно было различить что-нибудь сквозь листву лавра, в темноте.

Но вот она увидела Томаса у входа в дом, под горящим фонарем; его руки сжимала молодая женщина.

Томас пытался сбросить пальто. Молодая женщина приподнялась на цыпочки. И потянулась губами к его губам.

– Никому не дано понимать себя, Элиана.

– Ну а ты разве не одна? Разве ты не прожила одна целых сорок лет? – зло парирует Анна.

– Нет, я живу не одна. Я замужем. Я жду своего мужа, а кроме того, дочь моя, дождусь я или нет, мне и в голову не придет заявлять, что я себя понимаю.

Все их встречи проходили одинаково. Она увидела мать всего час назад, а ей уже стало невмоготу.

Продажу парижского дома назначили на 20 мая. Анна Хидден воспользовалась поездкой, чтобы провести несколько дней с матерью. Жорж Роленже отказался сопровождать ее в Бретань. Он встретил ее в аэропорту. И довез до вокзала Монпарнас. Они пообедали вдвоем в ста метрах от вокзала, на бульваре, в рыбном ресторане. Он ни за что на свете не хотел возвращаться в места, где прошло его детство.

– Твой хахаль звонил.

– Вот как?

– Спрашивал твой адрес.

– И что же ты ему ответила?

– Правду. Что я его не знаю. Ведь это святая правда. Ты не удосужилась мне его сообщить, – обиженно сказала мать.

– Мама, я еще раз тебе повторяю: у меня нет адреса.

Старинные роскошные хламиды, шелковые жакеты,

просторные, бледных тонов накидки,

просторные рубашки навыпуск из мягкой серой фланели

завоевали пространство.

Есть удовольствие не в том, чтобы быть одинокой, но в том, чтобы быть способной переносить одиночество.

О Oh how I.

Кэтрин Филипс поет, затем покоя не дает.

Затем все наконец отдаляется, и наступает покой.

А затем все смолкает.

Анна Хидден поднимает глаза к окну.

Там уже день.

Кругом бело.

– Я больше не вижу пола в своей комнате. Не вижу ни берега, ни воды. Туман никак не хочет расходиться. И кажется, будто вокруг меня пустота. В этой хмари одна только земля еще напоминает о себе слабым запахом – когда на нее наступаешь, когда топчешь ногами траву или грязь на берегу и она скрипит под снегом.

Лишь после полудня, когда тает белая завеса, появляются крыши, электрические провода, колокольни, утиные головки.

И вдруг все заливает солнечный свет.